Анастасия «Север»: На третий день войны пошла в военкомат и сказала: «Я белоруска и врач»

Отважная белоруска рассказала «Салідарнасці», как стала парамедиком, про своих героев-сослуживцев, боевого четвероногого друга и поделилась мечтой, которую хочет исполнить после Победы.

— Вспоминаю свою первую реакцию на взрывы в Киеве 24 февраля, тот ужас и смятение. Сейчас, когда прилетает по зданию, в котором находишься, и ты видишь вспышки в разбитом окне, лежишь себе, думаешь, да все нормально, у нас хороший подвал, мы в безопасности, — поражает выдержкой Анастасия «Север» Махомет.

Свое боевое крещение она прошла символично — 8 марта, с тех пор количество «боевых» не считает. Анастасия — командир эвакуации батальона «Волат» Полка им. Кастуся Калиновского.

Эта 30-летняя очаровательная девушка знает, как на войне люди сходят с ума, какова цена радости на фронте, когда плачут мужчины, и имеет награду Минобороны Украины за боевые заслуги.

«Обнаружила, что за мной следят и что в квартире кто-то побывал в мое отсутствие»

Борьба самой Анастасии началась еще до того, как она попала на фронт в Украине. В своем БГМУ активистка возглавляла независимый студенческий профсоюз.

— В день выборов в августе 2020 года возвращались с участка и  шутили, сколько на этот раз «накрутят» голосов Лукашенко — 60% или 75%. Когда они назвали цифру 83%, я какое-то время думала, что это прикол, — недоумевает она. — Думаю, что ни один человек в здравом уме не поверил в такое.  

Как и многие, собеседница «Салiдарнасцi» не могла себе представить и тот уровень жестокости и насилия, которым власти ответили недоверчивым гражданам.

— В нашем университете в первые дни начался большой движ. Студентов, настроенных против того, что творилось, было очень много. В сентябре и октябре они массово вступали в наш профсоюз.

Дело в том, что старшекурсники медуниверситета не просто догадывались о том, что происходит, они дежурили в больницах и работали на скорой, поэтому видели все сами и были просто в ужасе.

И в это же время наш декан лечфака, сам врач 6-й больницы, в которую привозили огромное количество избитых с переломами и травмами, заявил, что никого не били и никакого насилия не происходит. Это звучало не просто возмутительно, а сюрреалистично. Он понимал, что говорит это в лицо людям, которые видели все своими глазами.  

И это было в вузе, который по определению является оплотом гуманизма. Очень быстро против членов нашего профсоюза развернулись репрессии. Людей, которые ставили подписи под нашими обращениями, даже не политическими, стали запугивать, на них оказывалось сильное давление, — вспоминает Анастасия.

Тем не менее, в декабре 2020 сама она была избрана председателем ячейки профсоюза, который входил в состав Свободного профсоюза Белорусского:

— Думаю, любого студента с младших курсов отчислили бы наверняка. Я все-таки была на 6 курсе, но в целом была готова к тому, что меня отчислят, и даже не исключала, что задержат.

Очень аккуратно активисты вели подпольную протестную деятельность, а публично продолжали бороться за права студентов. В мае 2021 года Анастасия сдавала госэкзамены, одновременно участвуя в двух судебных процессах.

— Я пыталась обжаловать выговор университета, который мне дали за сбор подписей в День Конституции, назвав это «массовым мероприятием, несогласованным с ректором». А собирали мы подписи за отмену платных отработок. И на этот счет я судилась с Минздравом.

Эти отработки противоречат «Кодексу об образовании». Обосновать их не мог никто, даже минобр продолжал утверждать, что они незаконные. Однако платные отработки до сих пор не отменили, и оба суда тогда я, естественно, проиграла, — с сожалением отмечает собеседница.

На удивление, экзамены она сдала без проблем, однако в наказание активистке изменили распределение на период интернатуры.  

— Изначально я направлялась онкологом-терапевтом в минскую районную поликлинику, но потом меня перенаправили онкологом-хирургом в областной диспансер Могилева, чему я была несказанно рада, ведь это колоссальная практика.

В Могилеве встретила много единомышленников, хоть тогда, осенью 2021 года, ни о каких протестах уже речи не шло. Поразило, сколько коллег говорили о своем намерении уехать из страны.

Еще там я сразу вышла из провластного профсоюза, куда меня зачислили автоматически. Пришла в бухгалтерию, заставила вычеркнуть себя и вернуть взносы. Как ни странно, со мной никто не стал спорить, — удивляется Анастасия.

Признается, что уезжать из страны не хотела — за год устала бояться задержания.

— Но я очень боялась того, что меня заставят выдать или оговорить других людей. То, что меня не забрали в течение года, считаю чудом. Как-то обнаружила, что за мной следят, потом, что в квартире кто-то побывал в мое отсутствие и явно рылся в моих вещах. Официально обыск у меня не проводили. До сих пор не знаю, заведено ли на меня уголовное дело.

Но уезжала я спешно, вышла в магазин и поняла, что вернуться домой больше не могу, — объясняет Анастасия, как оказалась в Украине в ноябре 2021 года.   

«Ну, с 8 марта!»

В Киеве она планировала работать и продолжать учиться в интернатуре. Однако, ожидаемо, белорусский университет на запрос украинской стороны о подтверждении диплома не ответил. 

— 24 февраля я гостила у подруги под Киевом в Броварах. Буквально накануне в очередной раз мы убеждали себя, что Киев никто бомбить не будет, XXI век — такое просто невозможно.   

Я открыла глаза после первого взрыва, надеясь, что мне это показалось, приснилось, снова закрыла, но услышала второй, третий...

Страшно было даже не от звуков, которые доносились, а от понимания того, что бомбят именно Киев. В Броварах первый взрыв раздался в 9 утра. Ракета прилетела в воинскую часть, довольно близко от дома, в котором мы находились. Из окна увидели вспышку и столб дыма. Показалось, что дом вздрогнул. Окна вылетели бы, если бы не были открыты.

Не сразу появилась официальная информация, все были в смятении, что делать, куда бежать. Мы решили уехать на дачу под Борисполь и несколько дней провели там.

Однако уезжать из Украины я не собиралась. Я не была готова бежать второй раз. К тому же если в Беларуси у меня не было возможности сопротивляться, то здесь, понимала, она есть: у меня был диплом училища, пусть и неподтвержденный диплом университета, у меня большая практика.

Кроме этого, я всегда интересовалась военно-полевой хирургией, даже поступать хотела на военно-медицинский факультет, но как раз в год моего поступления туда уже не брали девочек, — делится Анастасия.

Всего три дня ей понадобилось на «подумать», после чего девушка отправилась в ближайший военкомат.

— Так и сказала, что я белоруска и врач, меня спросили об опыте и сразу записали, пообещав связаться по мере необходимости. До этого направили в тероборону.

6 марта позвонили и перевели в роту охраны. На следующий день  у меня состоялся первый «боевой» (выезд на боевую задачу). В Броварах мы ждали русскую колонну, но ее разбили по дороге, не доехала. 8 марта нас сняли с позиции, и парни из роты сказали мне: «Ну, с 8 марта!», — вспоминает боевое крещение собеседница.   

Когда перед руководством украинского подразделения встали бюрократические вопросы оформления, оказалось, что белоруска  может служить только в иностранном легионе. Так Анастасия «Север» попала в только сформированный на то время батальон им. Кастуся Калиновского.

«Российские войска скорую будут обстреливать еще активнее»

О своих буднях парамедик рассказывает с поразительным спокойствием и уверенностью. 

— Сначала я работала в медпункте в Киеве, оказывала помощь ребятам, которые тренировались перед отправкой на фронт. 

В мае поехала в Николаев на боевую базу и там впервые взялась за организацию службы эвакуации для выполнения боевых задач. С тех пор я постоянно на «боевых». Сколько их было? Уже не сосчитаю.

Я командир эвакуации батальона «Волат» Полка им. Кастуся Калиновского, отвечаю за всю эвакуацию. Наша стандартная бригада состоит из медика, помощника и водителя. В нашем распоряжении медицинские машины разной степени оснащенности. Есть только с каталкой, есть с более сложным оборудованием.

Бригады дежурят рядом с местом, где идут бои. Это может быть подвал, окоп в лесу, дом в селе, где мы тихонько сидим с машиной, спрятанной в кустах.  

Наша задача — вывезти раненого. Для этого заранее нужно продумать все этапы, начиная с первого: как его довезут до нас. Чаще всего между нами и позицией есть какой-нибудь мобильный военный транспорт, способный преодолевать бездорожье. Скорые не так хорошо ездят по полям.

После того, как нам доставляют человека, мы должны его довезти в больницу. Для этого нужно выяснить, где находится ближайшая работающая больница и в каком она состоянии. Потому что больницы на передовой часто полуразрушены или вообще разрушены.

Например, от больницы в Лисичанске на тот момент, когда мы там были, остался только кусочек гинекологического отделения, все остальное было просто руинами. И на этом кусочке оказывали первую помощь.

Некоторые больницы переезжают в менее приметные здания. Есть ограничения по оказанию помощи, где-то организован только пункт стабилизации, и там невозможно сделать полноценную операцию, но можно сделать какой-то минимум, чтобы человека с тяжелым ранением довезти дальше в более серьезную больницу.

Все это я выясняю заранее вплоть до нюансов, например, как искать врача в городе, где больницы вообще нет.  

За ситуацию с медпомощью в каждом районе отвечает военврач, с которым я всегда на связи. Потому что ситуация в одном и том же месте может меняться стремительно.

Допустим, когда линия фронта отодвигается, больничку могут подлатать, а могут перевезти в уцелевшее здание, если есть угроза наступления врага, больницы, наоборот, прячут.

Есть определенные правила. На бронированных машинах близко не подъезжаем, потому что из-за них под обстрел может попасть вся больница.

Понятно, что российские войска не волнует то, что на машине может быть медицинский крест. Такую будут обстреливать еще активнее.

Мы проходим очень серьезное обучение. На позициях в боевых группах работают суперпрофессиональные парамедики — все мужчины. Они, в первую очередь, бойцы, но кроме боевой задачи оказывают первую помощь. Моя же задача — сделать все, чтобы выжил человек, которого они мне доставят.

— Как поступаете, когда раненых больше, чем вы рассчитывали?

— Во время крупных операций всегда работают бригады эвакуаций разных подразделений. Плюс обязательно подключаются госпитальеры. Это очень крутое украинское подразделение, которое спасает людей на поле боя с 2014 года. На их счету много и наших спасенных ребят.  

В свое время Павла «Волата», которого, к сожалению, уже нет,  госпитальеры спасли, когда у него было осколочное ранение в голову. Его вывезли буквально по минному полю.

— А вы вывозите украинских ребят?

— Мы спасаем всех, ведь в бою бойцы перемешиваются. Все работаем в связке, иногда заранее оговариваем с украинской службой, кто будет по правому флангу, кто — по левому.

Совсем недавно я вывозила бойца «Альфы» (подразделение ВСУ), у которого в руках взорвался пластид. Он потерял обе руки, у него были обширные ожоги ног и очень сильные повреждения мягких тканей лица.

Во время операции в Херсонской области весной наши ребята тоже эвакуировали много украинцев, оказывая им первую помощь. И украинские врачи всегда очень хорошо отзываются о наших бригадах. Всегда подчеркивают их профессионализм, благодаря которому людей реально спасают.

— Все знают, что вы белорусы?

Да, и все очень благодарят за то, что мы здесь. Так и говорят: «Все-таки белорусы с нами». Спрашивают о том, что происходит у нас, почему так вышло. Многие не знают даже о наших протестах. Мы рассказываем, и они все понимают.

Большинство встреч с украинцами происходит прямо на передовой. Там все воспринимается острее. Там люди, с которыми сталкиваешься, сразу встречают тебя как родственника, и принимают все твои проблемы, как свои.  

«У «Тромбли» был шанс уйти, но он принял решение остаться с ранеными ребятами»

26 июня под Лисичанском погибли командир батальона «Волат» Иван «Брест» Марчук, Василий «Сябро» Парфенков, Василий «Атом» Грудовик и Вадим «Папик» Шатров.

— Сейчас мы очень ждем новостей по боям в Лисичанске. Как только его освободят, сразу поедем искать тела наших ребят.

Я была на этом выезде в километре от них. Там был танковый прорыв, и у наших ребят была задача отслеживать, когда пойдет российская колонна, они были наводчиками артиллерии.

Так получилось, что они попали в тыл противника, обнаружили русские танки и были вынуждены принять бой. Но что такое люди против танков?

Ваня «Брест» получил тяжелое ранение, мы знали также про ранение «Атома». «Тромбли» (Ян «Тромбли» Дюрбейко) оказался один с тремя ранеными, он успел сообщить нам, что к ним вышел «Сябро», «Папика» они потеряли в начале боя и, скорее всего на тот момент он был уже мертв. Мы знаем, что Ваня изначально отдал приказ об отступлении, и у них получилось отступить.

Нам известно, что у «Тромбли» был шанс уйти, он не был ранен, но понимал, что уйти может только сам, сказал нам: «Троих я не вытащу». Он еще наложил турникет Ване и принял решение остаться с ними. Потом связь пропала. Очевидно, тогда «Тромбли» и «Клещ» (Сергей «Клещ» Дягтев) попали в плен.

Ребят пытались искать, поисковая группа хотела выйти на ту территорию, но не смогла, там шли активные бои, артиллерия крыла по полной. Мы запускали дрон, все, что у нас есть, это фото и свидетельства трех раненных ребят, которые смогли оттуда выбраться.

Я их вывозила и очень надеялась, что вернусь — и найдут всех остальных.

— Часто ли вы плачете?

— Я плакала тогда, когда вернулась и поняла, что поисковая группа ребят не нашла. Мы организовали еще один полет дрона, пока он летал, я села в угол и заплакала…

Бои приближались, и через противника мы не смогли до них добраться. Еще мы надеялись, что их вывез кто-то из другого подразделения. Но и этого не случилось.

Я плакала, когда погиб Павел «Волат». Тогда вообще плакали все. Он был такой Батя батальона, его любили все бойцы. У него было много ранений, он весь был в шрамах. Было ощущение, как будто он бессмертный. И когда кто-то такой, невероятный, мощный уходит, это невозможно…  

— Приходится ли вам вывозить убитых?

— Да, последний наш боец погиб на месте, и мы его смогли вывезти.

— Вы видели, как плачут мужчины?

— Конечно, они тоже люди, они страшно переживают, им тяжело терять товарищей. Понятно, что они знают, на что идут, знают, что могут погибнуть сами, может погибнуть любой из их товарищей.

Некоторые приезжают с какими-то романтическими представлениями о войне, но это быстро проходит. Правда, более опытные бойцы стараются, чтобы этот период прошел максимально мягко. Новичков не отправляют на тяжелые задания, погружение в действительность делают постепенным.

— Было ли у вас желание все бросить и уехать?  

— Было. Иногда заканчиваются моральные силы, и, кажется, что больше не сможешь. А потом вспоминаешь о людях, которые рядом, которые тебе дороги, и идешь дальше.

— А ваши представления о войне совпали с реальностью?

— У меня как раз не было никаких героическо-романтических грез. Все оказалось так грязно во всех смыслах, как я себе и представляла.

Вспоминаю, как мы вышли из Северодонецка, где просидели две недели в пыльном подвале. У меня форма тогда стояла. Но, с другой стороны, если мы выдержали друг с другом такое, то, наверное, теперь выдержим все. 

Как мы потом были счастливы от того, что нам дали помыться!

Главным управлением разведки Министерства обороны Украины Анастасия Махомет награждена медалью «За боевые заслуги» за  оборону Северодонецка. 

«В какой-то момент привыкла ходить в туалет с автоматом»

— Есть ли скидка на то, что вы девушка?

— Да (смеется), обо мне заботятся, любят подкармливать чем-нибудь сладеньким, ругают, если видят, что сама тащу что-то тяжелое.

На передовой в плане еды у нас образуется такой «общак». Причем если рядом есть другие подразделения, все делятся со всеми. Обычно мы ставим какую-то горелку, обозначая кухню. Там греем кипяток.

Меня не ставят дежурить по кухне, чтобы я не возилась со всеми этими горелками, и каждый, кто греет воду, обязательно спросит: а тебе нужно? А так ребята называют меня «побратимкой», я у них «свой парень».

— Вас это не обижает?

— Как можно на такое обижаться, когда видишь, как искренне к тебе относятся. Я стараюсь не лезть в мужские дела, наоборот, всегда обращаюсь к ним за советом. Понимаю, что есть вещи, в которых мужчины разбираются лучше. Например, как на какой-то местности построить логистику. Могу попросить слетать дроном, проверить обстановку.

— Как решаются бытовые вопросы или о них не думают?

— Понятно, что на войне мы не думаем о прическах, я вообще специально обрезала волосы. О чем еще забывает женщина на войне, когда спишь на грязном полу в спальнике в каком-нибудь подвале или окопе?

После Северодонецка один из моих сослуживцев говорил: «Сначала ты лежишь и думаешь, чтобы пыль не попала в спальник, потом — чтобы она не попала на ту часть, где голова, а потом, когда тебе холодно, ты подогреваешь «свою» пыль, чтобы не дуло».

В какой-то момент я привыкла ходить в туалет с автоматом. Если уж он мне и там не мешает, я даже не знаю, какой следующий этап.

— Вы умеете стрелять?

— Конечно. До моих первых «боевых» я с Ваней «Брестом» ездила на полигон, он научил меня и стрелять, и бросать гранаты и  дымовые шашки, и даже дал пострелять из крупноколиберного пулемета.

К счастью, мне не приходилось применять эти свои навыки. Я считаю, если мне придется стрелять, это должно быть что-то ужасное. Потому что я всегда нахожусь в тылу, передо мной всегда наши ребята.

Мой постоянный  враг — артиллерия, против которой мой автомат бессилен. А в остальном, когда все нормально, враг не пройдет, я уверена в наших парнях!

— Когда раненые, которых вы вывозили, выздоравливают и возвращаются, что говорят?

— Я вообще стараюсь быть на связи со всеми парнями, которые получили ранения. Езжу их навещать. Понимаете, мы здесь становимся как бы одной семьей и относимся друг к другу, как к родным.

Иногда они не помнят, кто их вывозил, и только после узнают, что это была я. Один боец сейчас шутит, вспоминая, как он очень хотел вырубиться, а я ему не давала, он страшно ругался на меня всю дорогу, а мне нужно было, чтобы он оставался в сознании.

Еще есть парень, у которого осколок едва задел оболочку сердца, само сердце, к счастью, не пострадало, но ему было очень плохо. Он с такой благодарностью вспоминает, как мы ему оказывали помощь, хотя там не было угрозы для жизни.

Да все благодарят, конечно.

— Как часто людям на фронте требуется не хирургическая, а психологическая помощь?

— Иногда мне приходится убеждать кого-то в том, что ему нужна такая помощь и направлять к специалисту. Бывает, ребята  рассказывают про изменение настроения у кого-то из товарищей, и я вижу, что человеку требуется помощь профессионала.

Кто-то сам понимает, что у него нервный срыв и обращается. Поэтому я очень хочу, чтобы у нас появился свой психотерапевт. И вообще нам очень нужны еще профессиональные медики!

— Война может свести с ума человека?

— Конечно. И дело даже не в том, что мы постоянно слышим взрывы и видим все это. Мы все здесь длительное время находимся в страшном напряжении, в боевой готовности. По-другому просто нельзя.

Это вроде бы кажется незаметным, но стоит только вернуться на ротацию или поехать в увольнительные, сразу понимаешь, что твое состояние изменилось.  

«Мой боевой пес войдет в специальную поисковую группу»

— Вы сказали, что взрывы сейчас вас уже не пугают. А вообще бывает страшно?

— Во время первых «боевых», когда ждала ребят, было страшно, постоянно думала, как они там. Теперь я очень спокойна, я просто в них верю. Я вижу, как они готовятся к своим выездам, знаю про их навыки, они большие профессионалы и молодцы, и мы действительно сохраняем много жизней.

Чувство страха здесь притупляется. Может, потому что у меня была хорошая «тренировка» в Беларуси. Помню, в октябре 2020 я жутко боялась ареста, а в октябре 2021 мне уже надоело бояться.

— Чему радуются на фронте?

— Самым радостным было, когда в мае в одной заварухе пропали четыре наших парня. Там был настоящий хаос, очень тяжелые бои. И когда эти четыре человека нашлись, было всеобщее невероятное счастье!

Они действительно не поняли, куда двигаться в темноте и  отсиделись ночь в подвале. Когда что-то такое происходит, это сумасшедшая радость.

Еще источник нашей радости — вот эта собачка, которая громко лает все интервью. Мы подобрали двух щенков в Гуляйполе. Одного я забрала себе. С этих щенков всегда все смеемся.

— Вы сказали, что этот щенок — не только друг, но и боевой товарищ?

— Он живет с нами на базе, ездит со мной на «боевые», сидит во всех укрытиях. Я сразу его заприметила, он был маленький и серенький, а подрос — стал рыжим. Но кличка у него все равно Серый.

Сейчас ему 4 месяца и у него режутся зубы, он ест и свой корм, и воробья может поймать. Это щенок, который уже 12 кг весом! Пока мы с ним учим стандартные команды. Команду «искать» он уже хорошо знает, но ищем мы пока только еду и игрушки. Причем еду мы ищем вообще отлично, из чего можно сделать вывод, что он хорошо ориентируется по запаху.

А если серьезно, то мы хотим научить его искать людей. В ситуациях, когда нам очень трудно найти раненого или просто бойца, который потерялся, собаки помогают найти человека и ведут за собой людей.

Мы планируем сформировать специальную поисковую группу, в которую войдет и мой Серый. В перспективе он станет полноценным членом команды эвакуации. А сейчас это «сын полка», его все любят, все подкармливают.

— Что первое вы сделаете после Победы?

— У нас сухой закон, поэтому выпью шампанского (смеется). Но главное желание — попасть домой. Я очень надеюсь, что победа здесь проложит нам дорогу в Беларусь. 

Мы все очень хотим вернуться домой, постоянно говорим про Беларусь, представляем, какие люди приедут, с каким колоссальным опытом. У нас будет прекрасная страна, и мы обязательно вернемся!