«Медленный упадок государственных предприятий может быть преимуществом»

Напоминаем, что в рамках этого цикла говорим о ситуации в отраслях с беларусами внутри страны (имена всех собеседников изменены из соображений безопасности), а также с представителями независимых профсоюзов.

Часть первая: в чем беларуские власти соврали, говоря о сохранении рабочих мест.

«Раньше уверяли, что санкции только закаляют и помогают развиваться, а теперь видно, что становится тяжело»

В чем беларуские власти не обманывают — это в том, что санкции не «задушили» промышленность. Производство не останавливается, рассказали нам работники отечественных предприятий, хоть и бывают замены материалов или комплектующих:

— Но из-за того, что ограничения, наложенные на РФ и Беларусь, все-таки разные, как раз в нашу страну через третьи руки (страны Содружества, возможно, Китай) могут поставлять товары двойного назначения и производить то, чего нельзя сделать в России.

Хотя о том, что санкции все-таки влияют на экономику, можно судить по январскому совещанию у Лукашенко, где принималась государственная инвестиционная программа на 2025 год. Правитель потребовал «не тратить ни копейки на то, без чего можно обойтись» и финансировать те проекты, которые могут дать быструю отдачу.

— Таким образом сами власти признают: дела идут не слишком хорошо, — говорит «Салідарнасці» активист независимых профсоюзов. — Это раньше они уверяли, что санкции только закаляют и помогают развиваться, а теперь из их собственных речей видно, что становится тяжело.

И хотя у некоторых беларуских предприятий появилось больше возможностей работать на российский рынок — но, во-первых, и там усиливается конкуренция из-за активизации компаний из Китая, Турции и других стран, а во-вторых, есть определенные экономические проблемы.

— Война может быть очень хороша для беларуской экономики в краткосрочной перспективе, но она также меняет экономику в сторону военно-промышленного комплекса, который увеличивает зависимость от России и столкнется с трудностями, как только война прекратится, — отмечает доктор Франк Хоффер, преподаватель Глобального Университета Труда.

Один из самых больных вопросов при работе с россиянами — платежи за поставленную продукцию. Еще в 2019 задолженность предприятий РФ перед беларускими превышала 2 миллиардов долларов. Впоследствии многие статистические данные перестали публиковаться, и нынешний размер задолженности неизвестен.

Однако проблема никуда не делась, что подтверждают неоднократные заявления Александра Лукашенко на эту тему. О росте внешней дебиторской задолженности правитель последний раз говорил считанные недели назад, 4 марта.

«Либо стагнация за счет беларуских налогоплательщиков, либо переход в другое качество»

Предприниматель и блогер Александр Кнырович попробовал подсчитать, во сколько все-таки встали беларуской экономике западные санкции. По его мнению, в сумме за три года выходит около $10 миллиардов.

Но ведь не санкциями едиными. За острый кадровый голод, тотальную зависимость от российского рынка, проблемы с управлением и модернизацией производства в ответе сами беларуские власти (хотя и санкции, напомним, вызваны действиями режима). «Салідарнасць» попросила Александра Кныровича оценить перспективы отечественной промышленности.

По мнению эксперта, необходимо смотреть на ситуацию с двух углов зрения. Чуть более половины беларуской экономики и около 37% промышленности — частные, их перспективы зависят от качества менеджмента предприятия.

Франк Хоффер придерживается другой точки зрения:

— Макроэкономические факторы всегда преобладают над микро-. Отсутствие совокупного спроса, высокая инфляция, коррупция, правовая неопределенность и т. д. оказывают значительное влияние на все виды бизнеса. Конечно, в очень сложных экономических ситуациях у хорошо управляемых компаний больше шансов, чем у плохо управляемых. Но общие возможности и для частного бизнеса зависят от макроэкономических условий.

Александр Кнырович считает, что в проблемах госсектора виновны в первую очередь, власти:

— Ориентация только на российский рынок, нехватка рабочих рук, зачастую прямая убыточность — проблемы рукотворные, созданные режимом. А он относится к фабрикам и заводам так: не столь важно, есть ли у них прибыль, главное, что предприятие еще способно что-то выпускать, и это «что-то» обязательно купят.

Франк Хоффер уточняет:

— Безусловно, есть разница между товарами, которые продаются на внутреннем рынке, и теми, которые экспортируются. Экспортные товары будут покупать только в том случае, если они нужны покупателю. Заставить его купить товар невозможно.

На внутреннем рынке все может быть иначе: государство может, например, заставить колхозы покупать беларуские тракторы. Вопрос заключается в том, может ли Беларусь продавать свою продукцию на российском рынке с прибылью или есть доказательства того, что государство субсидирует экспорт.

Кнырович предлагает попробовать спрогнозировать перспективы, например, завода «Атлант»:

— Основная масса его продукции на сегодня стандартна и не проходит по цене в России, поскольку там есть свои аналоги, а также китайские, корейские и турецкие, процентов на 20% дешевле.

Какое будущее ожидает такое предприятие? Один вариант — власти сколько смогут, его будут «кормить» из госбюджета (читай: из народного кармана). И делать вид, что есть у нас такой промышленный карлик. Не гигант, потому что в мировом масштабе и МАЗ, и «Атлант» — карлики.

Перспектива грустная, но мы в ней живем все 30 лет. Поэтому сегодня имеем такое соотношение между экономиками Беларуси и Литвы/Польши, где в игры «мы сохраним советские гиганты» не играют.

При этом, делает оговорку собеседник «Салідарнасці», есть большие различия между «Атлантом» и МТЗ, или МАЗом. Последний упомянутый завод в худшем положении, проигрывает российский рынок китайским производителям, — и либо обречен, либо требует постоянной подпитки из бюджета.

В 2023 году «в топку» бросили около $150 миллионов, потом добавили еще $200 миллионов на строительство нового автобусного производства (при этом продажи беларуских автобусов в РФ упали почти наполовину, а один из них перед «выборами» подарили Лукашенко — С.).

Франк Хоффер обращает внимание на важное обстоятельство:

— Для государственных предприятий вопрос заключается еще и в факторе времени. Учитывая, что для развития новых рабочих мест и секторов необходимо время, медленная смерть неконкурентоспособного предприятия может быть предпочтительнее его немедленного закрытия. Кроме того, некоторые государственные предприятия могут иметь потенциал для модернизации, в то время как другие безнадежны. Вероятно, это требует анализа каждого конкретного случая.

По мнению Александра Кныровича, есть второй вариант — более позитивный. Если у госпредприятий исчезнет приставка «гос» и появится ответственный собственник, заинтересованный в развитии, а не назначенный властью директор-временщик.

— МАЗ мог бы купить кто-то из индийских производителей автомобильной техники, потому что для крупных мировых брендов МАЗ с его мощностями и компетенциями сегодня уже неинтересен. Возможно, и профильные беларуские частные предприниматели подтянули бы развитие госпредприятий — но на это нужно смотреть более точно и ответственно в каждом конкретном случае.

Франк Хоффер видит в этой логике изъяны:

— Нет никакой гарантии, что при приватизации сразу же найдется ответственный собственник. В частности, если государственная собственность продается очень дешево, «разделение активов» может быть более привлекательным, чем инвестиции в компанию, поскольку позволяет быстро заработать деньги.

Например, если территория завода находится недалеко от центра города, закрытие завода и продажа земли или строительство домов может оказаться более выгодным, чем реструктуризация компании.  Кроме того, для естественных монополий, таких как электроснабжение, водоснабжение и т. д., приватизация сопряжена с высоким риском получения частной монопольной ренты.

Конечно, есть случаи, когда приватизация может быть лучшим решением. В частности, если она может быть связана с четкими инвестиционными обязательствами.

Кнырович полагает, что выбор невелик: либо стагнация за счет беларуских налогоплательщиков, либо переход в какое-то другое качество, но на это нужна управленческая воля.

(При этом нужно отметить, что приватизация сама по себе автоматически более высокое качество не обеспечивает – С.).

— То есть, предприятия не обязательно закроются? Власти любят этим стращать, а себя хвалить, мол, сохранили рабочие места.

— Меня в этом смысле поразил Игорь Тур (беларуский пропагандист, телевизионщик — С.), который в одном из выпусков про «уникальный бизнес-климат Беларуси» отстаивал точку зрения: у нас низкая производительность, зато мы сохраняем рабочие места. И сознательно держим много людей на очень маленькой зарплате, просто чтобы для них была работа.

Но это совершенно убогий взгляд на вещи.

Если посмотреть на ситуацию в Польше или Чехии — там тоже есть безработица. Приватизация госпредприятий повлияла на это в определенный момент, когда-то давно, когда нужны были целые программы для переучивания людей. Но в результате все прекрасно работает и без сохранения крупных старых госпредприятий.

Франк Хоффер отмечает:

— Я думаю, что приватизация была очень разной в Польше и Чехии.

В Польше «Солидарность» и другие группы замедлили быструю приватизацию крупных государственных предприятий. Пока существовала макроэкономическая шоковая терапия, приватизация была сравнительно медленной.

В Чешской Республике пошли на масштабную ваучерную приватизацию. Но недостаточно изучен вопрос о том, в какой степени приватизация там была «успешной», поскольку большая часть промышленности стала частью цепочек поставок немецких транснациональных корпораций.  Ситуация изменилась только в последнее десятилетие.

Время – очень важный фактор. Более медленный упадок государственных предприятий может быть преимуществом, поскольку позволяет сохранить занятость людей, пока новая экономика начинает расти.

Поэтому есть большая разница, рушится ли вся экономика (ГДР) и стираются промышленные традиции или происходит более медленный процесс трансформации, когда рабочие шаг за шагом переходят в новый частный сектор.

Кнырович также говорит об опыте стран Балтии:

— О промышленности в Литве и Латвии в беларуском телевизоре говорят только в уничижительном тоне — а если сравнить в натуральных показателях, вклад латвийской промышленности в их экономику значительно выше, чем беларуской — в нашу.

Поэтому это — пугалка, рассчитанная на малообразованных людей. Беларусь сейчас не находится на той стадии, где были Чехия, Польша и страны Балтии на рубеже 1990-х годов, когда процессы реструктуризации предприятий были действительно болезненны.

Конечно, будет изменение структуры на заводах, высвобождение людей, которым нужно обеспечить социальную поддержку и возможность найти новую работу. Но сегодня у нас как раз проблема с тем, что не хватает рабочих рук — вот и решение.

Александр Кнырович приводит еще один вдохновляющий пример: приватизированный завод Škoda в Чехии. В 1991 году он был убыточным и неэффективным — по сути, банкротом. Сегодня предприятие производит свыше 1 миллиона автомобилей на сумму около $30 миллиардов в год и является крупнейшим работодателем в Чехии, а зарплата работников выше средней по стране. Если спросить у рабочих минского МАЗа, хотели бы они для себя таких перспектив или только «сохранения рабочих мест» — ответ, думается, очевиден.

— Skoda – очень нетипичный пример. Она была куплена Volkswagen и стала интегрированной частью VW. Без инвестиций VW (или другой транснациональной корпорации) поворот не состоялся бы.  Сам Кнырович сомневается, что такой инвестор может быть найден для MAЗа, — парирует Франк Хоффер.

— Количество работников на беларуских заводах по сравнению с 1990 годами все равно сократилось, как минимум в два раза на каждом, — подытоживает Александр Кнырович. — Поэтому «мы сохранили рабочие места» — очередное вранье.

А вот резюме Франка Хоффера:

— Возможно, даже государственные предприятия стали более эффективными, и их постепенное сокращение позволило плавно перевести работников в частный сектор. Так что в экономическом и социальном плане переходный процесс уже в некоторой степени произошел и в Беларуси.