«Непонятно, что там вообще творилось на этом крейсере»

Олеся Дубинина узнала о том, что крейсер «Москва» горит, из соцсетей. Из официальных сообщений следовало, что экипаж эвакуирован, и она не волновалась.

– Было спокойно, что или ребенок позвонит, или с нами свяжутся. А потом информация начала появляться: затонул – не затонул, потянули – не потянули, его куда-то буксировали... И я начала узнавать по всем телефонам, звонила в какие-то справочные – но говорили, что ничего не можем вам сказать, – вспоминает она.

Дубинина начала обзванивать госпитали в Севастополе: «Там девушка все посмотрела – говорит, фамилии такой нету, и передала мне номера телефонов [министерства обороны]. Я по ним позвонила, мне ответили: «А он без вести пропавший».

«И что делать?» – «Ну, ждать». – «Чего ждать?» – «Сразу вам скажу, положительный исход равен практически нулю». – «В смысле?» – «А вот температура воды несовместимая с жизнью, то долго он не продержится». – «Как же, вы же сказали, что весь экипаж эвакуирован?» – «А у меня только списки, я только это говорю».

– У меня, конечно, истерика случилась, – вспоминает мать матроса. – Я начала звонить на другой номер телефона, со мной там разговаривать не стали. Написали мне потом только смску: «Пишите смс».

Я написала смс, сказала, что я ищу своего ребенка, фамилию-имя, кто я ему... Они то же самое сказали: «Ваш сын числится в списке пропавших. Ждите, с вами свяжется командование».

Через какое-то время я им перезвонила еще раз: «Вы же сказали, что весь экипаж эвакуировали, как понять без вести пропавший?» – продолжает Дубинина. «Ну значит, не весь эвакуировали», - цитирует она ответ.

– И таким тоном сказал, вроде как пофиг. У меня волнение началось, голос осел, – возмущается она.

Дубинина утверждает, что писала по тому же номеру еще несколько раз, но ничего не добилась. Ей сообщали только, что идут «спасательные работы», «будут погружаться к кораблю».

«Пропавших ищут только на море или линию берега тоже смотрите?» – спрашивала мать. «Может, кого-то и выбросило [на берег]. Извините за позднее смс. Но покоя теперь нет», – пересказывает она ответ. «Полная поисковая операция» – такой ответ прислал ей представитель министерства обороны (копия переписки есть в распоряжении Би-би-си).

В понедельник, 18 апреля, Дубинина поехала в военный госпиталь в Севастополе – там в справочной она вместе с сотрудницей госпиталя прочитала все фамилии на букву «С», «16-17 ребят»: «Из чего я поняла, что их не один там, и не два [пропавших без вести]. Думала, может, фамилию записали неправильно? Но созвучного ничего нет. А отец Никиты тоже сегодня звонил в справочную, но ему там ответили, что, мол, некогда разговаривать, мы тут занятые. Будет что-то, сообщим. При этом телефона никакого не спросили. И не зафиксировали ничего. Я так поняла, что им это просто не надо».

Сыромясову, рассказывает мать матроса, исполнилось 20 лет в январе этого года. Его призвали на срочную службу в июне 2021 года: «У него в июне экзамены были, военкомат отправил в техникум бумагу, чтобы сократили время экзаменов, чтобы быстро быстро сдать, вот 16-го он сдал экзамен последний, а 18-го его в армию забрали. Мы вообще ждали, что дадут нам отсрочку из-за проблем со здоровьем, но везде дали заключение, что он годен, группа А».

После распределения Сыромясов попал на службу на крейсер «Москва» рядовым матросом, рассказала Дубинина. Матери он рассказывал, что основная его работа была в машинном отделении: «Он следил за маслом, подачей топлива. Рассказывал, что постоянно на дежурстве. То в ночь, то в день, то поспит немного – и снова на дежурство. Я говорю: почему ты все время? Он отвечал, мол, некому стоять – контрактников, видимо, мало, всё срочники [делают]. Непонятно, что там вообще творилось на этом крейсере».

– У них был учебный выход в Новороссийск в декабре или январе, а так они были все здесь. Отплывут-приплывут. А 7 февраля он мне звонит и говорит: «Мы готовимся выйти на учения».

«А сколько учения могут занять?» – «Может, месяц, а может, и два». – «Это что это такое? Что за учения у вас будут?»

– И вот они ушли. И вот с тех пор связь с ним потерялась. Единственное, он мне 13 марта вечером поздно позвонил с неизвестного номера: «Мама, это я! Мама, нам запретили говорить что-либо. Я не могу даже сказать, где я сейчас нахожусь. Телефоны забрали, все под запретом что-либо говорить. Если у тебя есть хотя бы 500 рублей, скинь мне, я постараюсь сходить в магазин». Мы ему скинули денег.

Как спецоперация началась, я все пыталась узнать, где они стоят? Знакомые говорили, что они стоят на Босфоре, что они как бы охраняют, чтобы натовские корабли не могли попасть в Черное море. И в боевых действиях не участвует. 24 февраля вот этот остров захватили, но говорили, что к берегу не подходили. И я спокойна была.

А вот 14 уже утром я прочитала, что был пожар, взрывы, – говорит мать матроса. – Я сейчас задавала вопросы: «Скажите, пожалуйста, почему вы, если вы пошли в Украине в ту сторону, почему вы срочников с корабля не сняли? А мне в ответ: «А мы находились в нейтральных водах! Мы не участвовали в боевых действиях».

С такой интонацией, что ты тут не придерешься к нам, все у нас тут по закону. Мы просто стояли – и просто что-то случилось.