«Ученику говорят «молодец» и ставят в дневник «два». Но его одноклассники об этом не знают»

Наша собеседница переехала в Польшу около двух лет назад. Лилия — поведенческий аналитик и многодетная мама. Ее младший сын — подросток с аутизмом.

Когда сыну Лилии было четыре года, он не разговаривал, и у него были трудности с пониманием речи. Мама записала Максима на индивидуальные занятия по плаванию. Тренер сказал ей, что ребенок не понимает инструкций. Лилия ответила: извините, у него русский не родной язык, вы ему показывайте.

Сейчас Максиму 12 лет, и недавно он прочитал интервью мамы, в котором она рассказывала, что не знает, какое будущее ждет ее ребенка, сможет ли он ходить в школу и работать.

— Максим был очень поражен, что все так серьезно было, — вспоминает Лилия.

— Твой сын себя комфортно чувствует в Польше?

— Да, он здесь прижился. Ему нравится школа, он уже призабыл школу в Беларуси. Тут нет уроков в том виде, в котором были там. Здесь нет требований к внешнему виду таких строгих, как в Беларуси.

На первой встрече мы спросили классного руководителя, в чем ходить в школу детям. Она ответила: пусть они ходят в чистом. Через полгода я поняла, о чем она говорит. (Смеется).

Максим — обычный подросток, у него модная прическа, как будто на голове птица свила гнездо. У него стильная подростковая одежда, драная такая.

На государственные праздники в школе дети носят темный низ, светлый верх, а во все другие дни они ходят в чистеньком.

— Что для твоего ребенка было самым сложным в эмиграции?

— Ему как особенному ребенку со старта было тяжело. Дома у него был круг общения, был друг. На новом месте было сложно найти друга, тем более, когда ты подросток. Не хватало общения. Все остальное он воспринял очень ровно, спокойно.

— Лилия, как в польском обществе относятся к особенным детям? Могут ли ребенка обижать другие ребята или смеяться над его особенностями?

— Подростки могут по-разному себя вести, но взрослые стараются прививать толерантность. Дети будут относиться к ситуации так, как относятся к ней взрослые. И если взрослый будет высказывать сочувствие, например, «ой, как тяжело этому мальчику в шумном месте», тогда и его ребенок будет сочувствовать.

— Ты видишь разницу в оказании помощи детям с аутизмом в Беларуси и в Польше?

— Да. Начиная с этапа диагностики. На мой взгляд, в Польше диагностика намного более мягкая для родителя. Воспитатели детского сада замечают, что с ребенком что-то не так, сообщают это родителям и пишут конкретно, что заметили.

Например, большую часть времени ребенок играет один. Когда к нему подходит другой, он старается уйти от контакта, сам не устанавливает контакт. На занятии сидит две минутки и уходит. Не соблюдает правила. Воспитатели пишут это настолько четко и конкретно, что я сразу представляю, что происходит в детском саду. После этого ребенка отправляют на диагностику в аналог нашего ЦКРОиРа (центр коррекционно-развивающего обучения и реабилитации).

Мой сын учился в Беларуси в общеобразовательной школе по той же программе, что и другие дети, которые не имеют особенностей. Так как у него были сложности с коммуникацией и с концентрацией внимания, и он имел официально выставленный диагноз, у него был индивидуальный тьютор.

Аналога тьютору в Польше я не вижу. Здесь есть ассистент учителя и ассистент ученика, но получить его практически невозможно. Я общаюсь со многими родителями, но ни у кого из их детей нет индивидуального тьютора.

В нашем случае во многом заслуга тьютора в том, что мой ребенок настолько хорошо адаптировался. Если бы тьютора в начальной школе у сына не было, он не смог бы учиться в общей школе вместе с другими детьми.

У нас в Беларуси очень хорошие идеи тьюторства, обучения детей с РАС в общеобразовательных школах. Но они натыкаются на отсутствие подготовленного персонала.

Дефектологи не справляются с такими детьми, им нужен специалист по прикладному анализу поведения. Но их не обучают в нашей системе образования. А учиться за свои деньги и идти работать в школу, желающих нет.

В Польше Максим самостоятельно ходит в школу. Он не в обычном классе, а в классе для иностранцев, которые учат язык. В основном его одноклассники — украинские дети. Украинский выучили. Польский — в процессе.

Поверхностный контакт сын может устанавливать. И у него даже есть один друг.

Когда школа заметила, что у ребенка есть проблемы с коммуникацией, нас направили в психолого-педагогический консультационный центр, где его протестировали. По итогам тестирования у сына обнаружили аутизм, СДВГ и снижение интеллекта. С результатами этого тестирования можно идти к психиатру, устанавливать диагнозы и оформлять инвалидность, а можно получать педагогическую и психологическую помощь в школе. Мы выбрали второй вариант.

Диагностика состоит из тестирования ребенка, опроса его учителя и родителя. У Максима трудности с математикой, и школа попросила организовать ему индивидуальные уроки математики.

В классе с большей толерантностью относятся к детям с особенностями. Это касается и моего ребенка, и других его одноклассников. Очень помогает в этом система оценивания, которая принята здесь. Дети не знают об оценках друг друга.

— Как это возможно?

— Оценки ставят в электронный дневник, к которому есть доступ у родителей. Вслух оценки никто не произносит. Например, сын отвечал плохо. Ему сказали: молодец, вижу, что стараешься. И ставят в дневник «два». (Смеется). Но его одноклассники об этом не знают.

В польской школе нет элемента соперничества, как в беларуской. Когда мы жили в Беларуси, сын спрашивал: «Мам, а я там совсем дурачок? Потому что я хуже всех». А здесь он не знает, хуже всех он или лучше...

Родительские собрания построены таким образом, что ты ничего о своем ребенке не узнаешь. Тебе расскажут об учебном плане и что ждет детей. Например, в этом полугодии у нас запланировано три поездки, два похода. Будет вот это и это — если вы разрешаете, поставьте подписи.

Все моменты, которые касаются ребенка, решаются лично. Это мне нравится.

У сына в классе нет буллинга. Учителя на стороне детей. Они в каждой ситуации пытаются разобраться.

Понятно, что у нас возникали разные конфликтные ситуации, поскольку ребенок с трудностями в коммуникации и в социальном взаимодействии. То есть он может, не подумав, что-то сказать.

С ним работал психолог, на занятиях проигрывали разные ситуации и варианты поведения в конфликтах. Его не ругали, хотя он и подрался один раз. Это мне нравится.

Радует и то, что после школы у него есть выбор профессии. Много вариантов, а не несколько, как в Беларуси. Здесь есть профессиональные школы, в которых можно учиться людям любого возраста.

Там не требуется вступительных экзаменов. Ты можешь пойти учиться, а если не получится — попробовать что-то еще.

Мой сын остался в классе на второй год. Здесь это абсолютно нормально. Мне предложили это в школе, объяснили, что это в интересах ребенка. Он сможет легко относиться к тем предметам, которые у него хорошо идут, и сосредоточить внимание на тех трех предметах, которые идут тяжело.

А когда я сказала: посмотрите, он же высокий, он метр семьдесят ростом, ему 12 лет. Ну как он останется на год в этом классе, который и так ему не по возрасту? И мне директор школы говорит: вы считаете, что есть разница, как выглядит человек? И мне стало так стыдно. Мы должны судить о человеке по его внешнему виду, а не по его психологическому комфорту? Думаю: хорошо, что меня никто не видит, а сейчас взяла и рассказала это тебе. (Улыбается).

— Лилия, а как в Польше решаются проблемы детей, которым нужно индивидуальное сопровождение в учреждении образования?

— В моем окружении ассистента от государства нет ни у кого из детей, но семьи, которые могут себе это позволить, нанимают частных тьюторов. И их без проблем допускают в учреждения образования. Во всяком случае в детский сад. Мой старший сын сопровождает ребенка с аутизмом в детском саду.

Также в школах есть специализированные классы, в которых учится по 4-6 человек. Попасть в спецшколы, в спецклассы тут довольно тяжело, потому что детей много.

Родители невербальных детей начинают подыскивать школу заранее и становиться в очередь. Нам как иностранцам сложно найти место для ребенка, которое ему бы подходило. Думаю, польская система образования три года назад не рассчитывала на плюс три миллиона жителей, и она справляется с этим как может.

В престижные школы также надо записываться заранее. Частные школы могут отбирать детей и отказывать после собеседования. Для родителей это стимул работать над поведением ребенка, если причина отказа в этом.

В Польше родитель может прийти в детский сад за своим ребенком и получить его вместе с документами. Тебе скажут: извините, мы не справляемся с вашим ребенком. В Беларуси такое невозможно представить.

— А кто занимается бы коррекцией нежелательного поведения детей в польской системе дошкольного образования?

— Есть специализированные детские сады, они называются терапевтические. Есть интегрированные группы. Чтобы в них попасть, надо пойти к психологу, к психиатру, получить заключение, найти тот сад, где тебя возьмут.

Кстати, эти сады прекрасны, там есть и логопеды, и поведенческая терапия, и сенсорная интеграция. Они хорошо оборудованы и укомплектованы кадрами.

Чем раньше ты спохватишься, что ребенку нужна помощь, тем больше шансов ее получить, пока все хорошие места не разобраны.

— Какой в Польше размер пособия по инвалидности для детей с аутизмом?

— Около трех тысяч злотых (750 долларов в эквиваленте), насколько я помню. Его размер, как и в Беларуси, зависит от того, насколько ребенок может функционировать самостоятельно.

— Это правда, что в Польше не задают домашнее задание в школе?

— Да. Задания на дом действительно не задают, но для того, чтобы ребенок закреплял материал, существует электронная тетрадь, в которой по темам его можно отрабатывать.

Учителя говорят: это по желанию. Выполнение заданий действительно никто не проверяет. В этих электронных тетрадях, как в игровых приложениях: чем больше выполняешь, тем выше твой статус.

— В Беларуси ты работала с детьми с аутизмом и другими особенностями развития. Недавно в Варшаве ты открыла свой центр. Расскажи о своем новом бизнесе и о том, нужно ли тебе было подтверждать свою квалификацию в Польше.

— Еще живя в Беларуси я получила международную сертификацию в области работы с поведением, что позволяет мне работать на территории Польши абсолютно легально. Есть родители и дети, которые хотят сохранить свой родной язык, для них наш центр — это хороший вариант, где дети с аутизмом и СДВГ могут получить терапию и общение в группе сверстников.

С одной стороны, мы хотим интегрироваться в польское общество, с другой — сохранить возможность общаться на родном языке для детей, которым сложнее адаптироваться к новой стране.

Я бы хотела, чтобы мой сын говорил, читал и писал на русском и на беларуском языках. И если еще говорить дети могут, то писать и читать многие не умеют. Мой сын часто пишет по-русски латиницей.

В центре работают специалисты по АВА-терапии (прикладной анализ поведения), сенсорной интеграции, логопед, нейропсихолог, коммуникативные группы.

Недавно у нас появился мини-садик. Мы принимаем в том числе и детей с особенностями. Сейчас к нам ходят дети, которые не смогли адаптироваться в больших группах.

— Сложно ли было открывать бизнес в Польше?

— Открывать было легко, вести тоже несложно, потому что есть бухгалтеры, которые выполняют эту работу. В Польше я не так боюсь совершить ошибку, но в то же время стараюсь все делать правильно. Все-таки я в не знакомой мне пока стране. Здесь к ошибкам, особенно тем, которые ты сам замечаешь, относятся в целом лояльно.