Судаленко: «Гарант лукавит, вторит Сталину. В СССР, как и в сегодняшней Беларуси, не было политических статей, а за политику тогда и сейчас бросали и бросают за решетку»

На призывы ЕС освободить политических заключенных и прекратить пытки в тюрьмах МИД Беларуси, в частности, отреагировал: «В отношении всех граждан РБ, отбывающих наказания за совершенные уголовные преступления, как и в любой стране Евросоюза, применяются без какой-либо дискриминации требования соответствующих законов о режимах исполнения наказаний. Все заключенные получают необходимое медицинское и иное содействие в порядке и объемах, определенных законом».

Леонид Судаленко написал для «Салiдарнасцi», что думает по этому поводу:

– Я отсидел по так называемой народной 342-й статье 1 год в следственном изоляторе и 1,5 года в исправительной колонии и свидетельствую – дискриминация политических узников начинается сразу после задержания и не прекращается даже после освобождения.

Начну с понятия «политзаключенный». Когда гарант заявляет об отсутствии в стране политзаключенных, он, конечно же, лукавит, повторяя слова Сталина. В СССР, как и в сегодняшней Беларуси, не было политических статей, а за политику тогда и сейчас несогласных ежедневно бросали и бросают за решетку.

На практике администрации мест заключений к политическим относят все статьи уголовного кодекса экстремистской либо террористической направленности.

Особо следует отметить возросшее число террористов в стране. То, что раньше квалифицировалась обычной хулиганкой (к примеру, на железной дороге), сегодня несоразмерно возведено в ранг террора с наказанием – вплоть до смертной казни. 

Всех политических до суда удерживают под стражей, вне зависимости от выдвинутых подозрений. В то время как по закону такая мера пресечения является исключительной и должна применяться лишь при условии, когда цели уголовного преследования не могут быть достигнуты применением более мягкой меры пресечения (подписка о невыезде и надлежащем поведении; личное поручительство; запрет определенных действий; залог; домашний арест).

Меня до суда незаконно и в разгар коронавирусной инфекции более года удерживали в сырой полуподвальной и полумрачной камере, ставя под угрозу здоровье и даже жизнь. Усугубляет ситуацию отсутствие в стране независимых судов, которые в моем случае не принимали ни одного из очевидных доказательств.

Не помогли даже денежный залог и личные поручительства людей, заслуживающих внимания. Если это не явная дискриминация по политическим мотивам, тогда что это было?

Все политические, вне зависимости от поведения и выдвинутых подозрений, становятся на профилактический учет, помечаются отличительной биркой желтого цвета и, начиная уже с СИЗО, с явным нарушением презумпции невиновности к ним предъявляют дополнительные, в сравнении с иными, ограничения.

Это:

• в изоляторах дополнительные доклады в полусогнутом положении в дверную кормушку;
• в колониях – три и более дополнительные проверки в сутки с обязательным построением в локальных участках, вне зависимости от погодных условий;
• полный запрет на одиночное передвижение по территории лагеря;
• при передвижении с отрядом политические обязательно идут исключительно в первых рядах колонны;
• на дверях камеры висит карточка, указывающая на особый статус обвиняемого политического;
• этапирование в суды и обратно осуществляется как с особо опасным преступником, в наручниках, застегнутых сзади, в полусогнутом положении с пристегиванием одного из конвойных к наручникам металлической цепью;  
• спальные места всем политическим, вне зависимости от их возраста и состояния здоровья, выделяются как в следственных изоляторах, так и в исправительных колониях исключительно на вторых ярусах нар;
• все политические обязаны носить отличительные бирки желтого цвета, а при докладах делать обязательную ссылку, в зависимости от категории профучета, например: «Склонен к экстремизму и иной деструктивной деятельности»;
• политическим запрещено получать рабочие специальности в действующих при колониях ПТУ, в то время как иные осужденные учатся годами.

И дело здесь не в том, что я хотел бы научиться, к примеру, вырезать ложку из дерева. Дело в возможности на протяжении года не мерзнуть в холодном цеху, а находиться в достаточно чистых и отапливаемых помещениях. 

Всех политических искусственно, вне зависимости от их поведения, администрация делает нарушителями, не ставшими на путь исправления. Следовательно, к ним не применяются предусмотренные законом гарантии об условно-досрочном освобождении либо замены на более мягкий вид отбытия наказания, не распространяется амнистия либо президентское помилование.

Все политические в исправительных лагерях отбывают срок «без права переписки». Им в сравнении с иными осужденными разрешается получать письма только от близких родственников, в то время как по закону свобода переписки осужденных ничем не ограничивается.

Политическим, в отличие от остальных осужденных, телефонные звонки разрешаются исключительно с прослушиванием и в присутствии оперативного работника, им запрещено посещать спортивные залы. 

Следует отметить отдельную самодеятельность администраций мест заключения в отношении политических. Публичных и известных политузников, как правило, переводят в разряд злостных нарушителей, что влечет для них еще более жесткие условия содержания.

Меня – исключительно по надуманным обвинениям – перевели в разряд злостного нарушителя, урезав при этом сумму ежемесячной отоварки в продуктовом ларьке в три раза! Кто там был, тот знает, насколько это существенно в тех условиях.

Мне за весь срок не предоставили ни одного длительного свидания с семьей, в то время как обычным осужденным такие свидания предоставляются по их первым заявкам.      

Говоря о получении всеми заключенными необходимого медицинского содействия, хочу обратить внимание, что у меня диабет, и за 2,5 года заключения уровень сахара в крови мне измеряли лишь раз. И то – после того, как супруга записалась на личный прием к начальнику изолятора.

Обычный осужденный с диабетом выполнял половину дневной нормы. От меня же требовали норму здорового человека. Все мои обращения в медчасть заканчивались одним — ты симулянт, не желающий работать.

Странно было слышать от человека в белом халате подозрения, типа «я бы мог тебе поверить, лишь только в том случае...»  

Даже выйдя на свободу политические репрессии в отношении политических не прекращаются! Мои личные данные внесены в так называемый республиканский список экстремистов. В течение срока погашения судимости в отношении меня наложен ряд ограничений, связанных со свободой передвижения, свободой выражения личного мнения, получения и распространения информации, свободой невмешательства в личную жизнь.

Даже после двух лет погашения моей судимости контроль над поведением и образом жизни будет осуществляться еще 5 лет по закону о противодействии экстремизму.

У политических сегодня нет шансов снять с себя навешенный властью ярлык экстремиста или террориста и в судебном порядке. Потому как по данной категории дел приговоры выносятся не в зданиях судов: здесь они только оглашаются. 

Меня, продолжающимися репрессиями после отбытия наказания, вынудили покинуть страну, лишив, тем самым, возможности жить в родном доме, вместе с семьей воспитывать сына.

Разве это не дискриминация?